Только после признания ведьма могла быть сожжена

Вернемся опять к временам Инквизиции, чтобы познакомиться с очень интересным и в высшей степени циничным законом о том, что ни один человек, как бы его ни обвиняли в колдовстве, не может быть приговорен к смертной казни до тех пор, пока он сам в этом не сознается. 

Вообще говоря, окончательный приговор мог быть составлен на основании трех элементов: это улики, свидетельские показания, и, наконец, само признание. Таким образом, если кто-то в силу вражды, зависти или ревности давал на женщину показания, то это уже считалось весьма серьезным поводом для расследования. 

А, если такого жалобщика прихватывала некстати какая-то болезнь, то она запросто могла трактоваться, как улика, и далее женщину, подозреваемую в колдовстве, ждали большие неприятности. Порой очень большие неприятности.

Каким образом из любого человека можно выбить признание в том, чего он не совершал? В средние века средство было одно — пытки. Я, будучи отвергнутым красивой женщиной, или что-то не поделив с некрасивой, по идее, мог представить лживые свидетельства и вскочившие прыщи в качестве весомых доказательств ее колдовства! 

Этим же вовсю могли пользоваться люди, обладавшие определенным весом в обществе и, как следствие, хорошими отношениями с Церковью. Скорее всего, временами и пользовались, но можно ли было просто шантажировать женщин, да и мужчин тоже, пригрозив, что в случае несоблюдения моих интересов, я могу предать их в руки Инквизиции? Не думаю, что все так тривиально.

Было бы несправедливо говорить, что любая ведьма сразу подвергалась пыткам, а потом шла на костер. Там, в судах тоже сидели далеко не дурачки, и не каждый донос заканчивался трагически для его жертвы. 

Дознание проводилось достаточно тщательно, и самый главный упор делался на то, насколько серьезно обвинение, и тянет ли оно, в конечном счете, на смертную казнь. Таким образом, худо-бедно, но отсеивались совсем уж надуманные обвинения в колдовстве. 

То же самое относилось и к применению пыток, их надлежало использовать только в «серьезных» случаях, судьям рекомендовалось не торопиться с применением крайних воздействий. Логика этого очевидна — политика. 

Если бы инквизиторы ввели тотальный террор, это автоматически вызвало бы ропот населения и снижение авторитета церкви. Поэтому даже в таком безумии поддерживался определенный баланс, позволявший и решать свои вопросы и, иногда милуя, поддерживать свой авторитет.